Бывают личности, чьё существование – изящный вызов обыденности. Встреча с ними напоминает находку редкого артефакта, где безупречное происхождение лишь подчёркивает дерзкую современность формы. Моя первая встреча с Габриэлой фон Габсбург (Gabriela von Habsburg) – скульптором, профессором, представительницей одной из древнейших императорских династий Европы – произошла на международной арт-ярмарке, месте, идеально подходящем для женщины, чья идентичность соткана из переплетения культур и эпох.
Истинным откровением стал для меня тогда не её титул, а её мастерская. Трудно представить даму с такой родословной, работающую среди искр и огня, в царстве промышленной стали. Однако именно там, в моём воображении, она и находилась – виртуозно управляющая шумным оркестром высокоточных инструментов, придающая податливому, на первый взгляд, металлу и изысканность ювелирного украшения, и монументальность современной архитектуры.
Вторым открытием, разумеется, стала сама история, звучащая в её имени: принцесса и эрцгерцогиня Австрийская, королевская принцесса Венгрии и Богемии, Принцесса Хорватии, внучка последнего императора. Это соседство прошлого, словно сошедшего со страниц мемуаров Стефана Цвейга, и настоящего, выкованного из индустриального материала, порождало поэзию высшего порядка.
Спустя годы, внимательно следя за развитием её художественного языка, я наконец сел за интервью с Габриэлой – беседу не только о философии формы, но и о содержании жизни, прожитой осознанно.
Аристократизм выбора и честность материала
«Я очень счастлива быть художником, потому что могу выражать всё, что хочу, и считаю это великой привилегией», – говорит она, и в этой фразе нет и тени позы. Это кредо человека, нашедшего свободу не в отрицании наследия, а в его творческом переосмыслении. Её размышления о несостоявшейся карьере скрипачки – не просто вздох об упущенной альтернативе, но тонкое наблюдение о природе творчества. «Скрипка – она такая элегантная, такая нежная, а нержавеющая сталь – нечто брутальное. Но для меня она прекрасна: я могу работать с ней безгранично».
В этом и проявляется её аристократизм – не в снобистской надменности, а в безупречном вкусе к подлинности. Она говорит о стали с той же теплотой, с какой иной коллекционер рассуждает о редком хронографе Patek Philippe или выдержанном вине: материал, не знающий компромиссов, требующий абсолютной точности и отвечающий вечной прочностью. «Он останется таким, каким вы его оставили. И что мне ещё нравится в нержавеющей стали – нет отходов. Всё можно использовать повторно». В эпоху, когда экологичность превращается из модной декларации в осознанную практику, такой подход кажется мне гораздо честнее, чем показная «устойчивость» отдельных брендов роскоши.
Тишина после шума и форма в сердце хаоса
Её мастерская – место, где физический труд обретает медитативное измерение. Она описывает процесс с точностью режиссёра: долгую подготовку, в ходе которой каждый элемент должен занять своё место для идеального сварочного шва, – и лишь затем секунды самого акта соединения. «Пока я готовлюсь, я слушаю музыку. Но сам процесс сварки – самый короткий. А вот работа с поверхностью очень шумная… После целого дня с гравером я счастлива просто помолчать». Этот ритм – долгое вынашивание замысла и мгновенное воплощение – напоминает мне о работах Луиз Буржуа, где эмоциональная насыщенность рождается из внутренней точности. Но есть в её методе и нечто, отсылающее к радикальным жестам классиков модернизма. Техника «взрыв – имплозия» – её диалог с хаосом, направляемый волей художника. Случайный подарок – деформированный промышленный контейнер – породил страсть к созданию форм силами самой природы. «Это так волнующе, потому что каждый раз результат совершенно непредсказуем», – рассказывает она с азартом учёного, проводящего рискованный эксперимент. В этом есть что-то от эстетики Цай Гоцяна, но с европейской сдержанностью и приверженностью индустриальной красоте.
Дубай: архитектура как скульптура
Наш разговор неизбежно касается Дубая – города, чья амбициозная архитектурная программа созвучна её монументальным работам. «Скорость, с которой он развивается, впечатляет. Мне очень нравится ярмарка Art Dubai – она становится всё более интернациональной, более интересной». Она видит в футуристических силуэтах города не просто здания, а скульптуры гигантского масштаба. И в этом она абсолютно права: линия горизонта Дубая – готовая коллекция произведений, созданных специально для своей среды, где наследие Захи Хадид соседствует со смелыми проектами местных архитекторов. Здесь её собственные стальные конструкции, отполированные до зеркального блеска, выглядели бы органично, отражая и солнце, и дерзкий дух эмирата.
Не титул делает художника
Её совет молодым художникам лишён романтических иллюзий и поэтому особенно ценен. «Это нелёгкая жизнь. У вас никогда нет регулярного дохода… Но если вы не можете не заниматься искусством, тогда должны следовать этому зову». В этом – вся она. Аристократка, говорящая языком честного ремесленника. Художник, выбирающий не сиюминутную моду, а диалог с вечным материалом.
Покидая нашу беседу, я ловлю себя на мысли, что Габриэла фон Габсбург – это и есть её лучшая работа. Безупречно выверенная композиция из прошлого и будущего, тишины и шума, мощи и изящества. В мире, помешанном на ярлыках, она остаётся прекрасной, непреодолимой силой противоречия – точной, прочной и отполированной, словно её любимая сталь. И в этом её подлинное благородство.
ALSO READ: Русский дизайн в Дубае: три открытия, которые меня по-настоящему удивили.
